Ты изменил мою жизнь - Страница 29

В скотовозке — я настаиваю на этом названии — была специальная платформа, которая выдвигалась и опускалась, чтобы поднять на борт кресло. Вот она-то и ломалась, причем часто. Тотальный геморрой. Что в момент отъезда — потому что Поццо опаздывал на встречи, что по возвращении: машина была слишком высокой, чтобы просто спустить оттуда коляску.

Мне приходилось пользоваться доской вместо пандуса. В фургоне Поццо сидел в своем обычном инвалидном кресле, которое мы просто ставили справа сзади. Колеса нельзя было зафиксировать на полу, и даже если мы ставили кресло на тормоза, оно болталось на поворотах. Опасно для яйца, особенно когда за рулем Селлу, который учился автовождению на тачках, стыренных с пригородных стоянок… Кроме того, у Поццо было только крошечное окошко, через которое он мог видеть улицу, а мотор ревел так, что мы едва слышали друг друга.

Когда я вел машину, мне приходилось почти полностью оборачиваться назад, чтобы разговаривать с боссом. Впрочем, я и не говорил — я орал..

— Все в порядке? Не слишком трясет?

— Абдель, смотри на дорогу!

— Что вы сказали?

— НА ДОРОГУ!!!

Я ездил на «рено 25 GTS»… Да ладно, в то время это было круто. Машина человека, преуспевшего в жизни. Я купил ее в 1993 году, как только получил права. Раньше она принадлежала парню, который не смог больше платить за нее кредит. А я, малолетний преступник, честно за нее заплатил, наличными. У нее был превосходный разгон, магнитола, которая извергала децибелы на двадцать километров вокруг.

Ничего общего со скотовозкой. И в конце концов я объявил забастовку..

Поццо в очередной раз куда-то понадобилось поехать, у меня в руках был пульт дистанционного управления платформой, и я сказал «нет».

— Как это нет, Абдель?

— Нет. Нет, месье Поццо. Нет.

— Что значит «нет»?

— Я это больше не поведу. Вы же не баран, вы можете сесть в нормальную машину.

— Увы, Абдель, не могу.

— И без «конвейера» тоже больше не можете, да? Хорошо. Никуда не уходите, я пошел за своей тачкой.

— Честное слово, Абдель, я никуда не уйду!

* * *

Я подкатил кресло к парковке для инвалидов — там я оставил свой болид с подделанной на пропуске подписью. Гениально! Маленький кусочек бумаги, который был круче карты «Без очереди» в игре «Тысяча миль».

— Абдель, где ты взял этот пропуск?

— Это копия пропуска со скотовозки. Цветная! Я на ней разорился, прикиньте.

— Абдель, так нельзя, это нехорошо…

— Зато очень удобно, когда приходится парковаться в Париже. И еще чтобы я мог возить вас на своей тачке.

Открываю дверь со стороны пассажира, до предела отодвигаю сиденье и запихиваю туда кресло.

— И что, я не услышу от вас ни слова одобрения? Бабетту вы поддерживаете, а меня нет?!

— Ладно, Абдель! Поднимай Поццо!

Конечно, он мог сидеть в обычной машине… Мы молча добрались до Порт-де-ля-Шапель. Я знал, что мы увидим там четырехколесные сокровища, среди которых этот любитель красивых вещей обязательно найдет свое счастье. По мне, так все машины хороши. Я молча смотрел, как Поццо лавирует на электрическом кресле между «крайслером» и «роллс-ройсом», «роллс-ройсом» и «порше», «порше» и «ламборджини», «ламборджини» и «феррари»….

— Вон та неплохая! Черная, строгие линии. Что ты о ней думаешь, Абдель?

— Месье Поццо, у «феррари» проблема с багажником.

— Абдель, ты что, собираешься возить меня в багажнике?

— Вас — нет, но кресло?..

— Ох ты ж! Про него-то я совсем забыл…

Наконец он остановил свой выбор на «ягуаре XJS», 3,6 литра, квадратные фары, ореховая приборная панель, кожаная обивка…

— Нравится, Абдель?

— Да, сойдет…

— Покупаем?

— Терпение, месье Поццо. Продажи начнутся только через три дня.

— Ладно, подождем… Но ни слова жене, ладно?

— Клянусь. Буду нем как рыба.

— Как могила, Абдель.

— Как рыба и могила!

27

На этом «ягуаре» я возил Поццо в больницу к Беатрис, которой только что сделали пересадку костного мозга. Операция была ее последним шансом. Врачи дали ей от четырех до шести месяцев. В операционной и реанимации все прошло нормально, но битва еще не была выиграна. У нее совсем не осталось иммунитета. И она должна была лежать в стерильной палате, в боксе..

Несколько недель подряд я каждое утро усаживаю Поццо в «ягуар», и мы едем к ней. К ней… Мы подъезжаем так близко, как только возможно. Беатрис лежит за прозрачной перегородкой. В медицинской шапочке и бахилах, Поццо подъезжает к границе, которую нельзя пересечь. Он часами смотрит на жену. Беатрис лежит в постели, у нее жар.

По вечерам мы уезжаем, боясь того, что увидим утром..

Наступает день, когда врачи выносят приговор. Мадам Поццо вскоре нас покинет.

Я молчу, сидя за рулем «ягуара».

* * *

Больше никаких сиделок. Никаких медсестер. Теперь я последний, кого видит Филипп Поццо ди Борго по вечерам, — и первый, кого он видит утром. С тех пор как я таскаю его, нам больше никто не нужен. Почти никто. Теперь, когда его жена умерла, Поццо спит один. Он смотрел, как она угасает, — не веря, исполненный бешенства.

Поццо всегда знал, что она больна, и любил ее, несмотря на болезнь, несмотря на постоянные трудности в повседневной жизни. В то время он был здоровым, ездил на выходные в деревню, летал над горами. Тогда-то с ним и случилась эта ужасная авария — он разбился на параплане 23 июня 1993 года, и на два года болезнь его жены отступила.

Все поверили, что произошла ремиссия, что медикаменты наконец подействовали, что она проживет еще долго, почему бы и нет. Мадам нашла в себе силы заново наладить жизнь семьи, сделав мужа-инвалида центром этой жизни. От дома в Шампани, где они тогда жили, они отказались в пользу Парижа и больниц. Они создали комфортные условия для всех — конечно, когда есть деньги, это легко, — и казалось, что дети в целом адаптировались к новой жизни в столице, привыкли к отцу в кресле, к больной матери… И вот, когда все вошло в колею, у Беатрис Поццо ди Борго случился рецидив..